– Я только что из лазарета.
– Тем лучше. Не забудь руки вымыть, прежде чем за стол сядешь.
– С чего такая забота?
– А с того, что медицинский осмотр один раз в декаду. Если вдруг у тебя живот прихватит, придётся терпеть. По таким пустякам я доктора беспокоить не стану.
В коридоре никого не было, хотя остальные двери оказались распахнуты настежь. Внутри камер взгляду сержанта открылась точно такая же обстановка. Скромно и без излишеств.
– Поторапливайся! – Крикнул вдогонку Ладвигу надзиратель. – Нечего в открытые двери заглядывать! У нас здесь этого не любят!
Коридор заканчивался металлической решётчатой дверью из толстых прутьев. Около неё стояли два человека в мундирах егерской службы.
– Обеденный зал здесь? – Спросил сержант, разглядывая висевший в ярде над полом большой жестяной кувшин.
– А-а, новый постоялец! – Откликнулся один из егерей. – Подставляй руки.
Он отошёл в сторону, и Ладвиг увидел в полу дыру, из которой тянуло сыростью. Егерь потянул за верёвку, заставив кувшин наклониться. Поймав ладонями струйку горячей воды, сержант ополоснул руки, и уже хотел просто стряхнуть с ладоней капли, когда второй егерь достал из корзины сухую чистую тряпицу и протянул ему.
– С каких это пор заключённых принято называть постояльцами? – Задал вопрос Ладвиг. – Или у вас здесь особенная тюрьма?
– Ты не умничай, – посоветовал ему заведовавший кувшином егерь, – как начальство решит, так и будете называться. Захочет назвать енотами, будете енотами. А пока что все вы тут считаетесь постояльцами.
– И не зря. – Добавил раздававший полотенца егерь. – Житуха не хуже, чем в офицерском госпитале. Можешь мне поверить. Два длинных сезона я там службу нёс.
Вытирая ладони, сержант рылся в памяти, пытаясь понять, почему лицо второго егеря кажется ему знакомым. Передавая назад тряпицу, Ладвиг всё-таки его вспомнил и спросил:
– Вы меня не узнаёте?
Пожилой служака окинул его взглядом, озадаченно нахмурился, затем пожал плечами:
– Всех вас не упомнишь. Когда прибыл? Один, или группой конвоировали?
– Короткий сезон тому назад, или около того, вы меня встречали на въезде в замок.
– Я на том посту через три дня на четвёртый дежурю. – Махнул рукой егерь. – Один день на другой похож, как яйца из-под несушки, все беленькие и одинаковые на вид. Так сразу и не вспомнить, что было в прошлом коротком сезоне. Ежели не расскажешь, чего примечательного в тот день могло случиться, то и не вспомню.
– Меня в тот день ножом в спину пырнули. Неужто не припоминаете? Стоило зазеваться, как двое буйных тут же полезли в драку.
– Так бы сразу и сказал! – Обрадовался егерь. – Такое не забывается! Тех буйных ребятишек не сразу угомонить удалось. Пришлось дополнительный наряд стражников вызвать. А нашим парням только дай повод кулаками помахать! Уделали супостатов, повязали, и в карцер на декаду упрятали.
– Как там мой конь, не знаете? – Дрогнувшим голосом спросил Ладвиг. – Хотел бы я его проведать.
– Какой ещё конь?
– Гнедой жеребец по кличке Фитц. Вы сами сказали, что в конюшню замка его определите. Что грех, мол, такого коня на мясо пускать.
– Что-то ты путаешь, парень, – покачал головой егерь, – не было с тобой никакого жеребца.
– Не может быть! Я же на нём сюда и приехал! – Возмутился Ладвиг. – Со мной двое сопровождающих было. Офицеры Тайной Стражи без знаков различия.
– Тебя к нам городская стража доставила. – Не обращая внимания на горячность собеседника, сказал егерь. – Ты в тот день не в себе был. Меч какой-то особенный искал. Даже у меня про него спрашивал. Когда тебя ребятишки буйные порезали, я сразу за лекарем послал. Как только он в твои глаза заглянул, да на язык посмотрел, то присвистнул и говорит: «Лихорадка у сержанта. Несите в лазарет».
– Неприятная болезнь. – Вмешался другой егерь. – По себе знаю. Жар по всему телу такой, что мозги в голове закипают. Совсем ничего не соображаешь. Вокруг тебя что-то происходит, но то ли во сне, то ли наяву – ничего не понять. Ты тот день, когда в лазарет попал, помнишь?
– Нет, – подумав, ответил Ладвиг. – Плохо мне было. Очнулся где-то через декаду.
– Вот. Представляю, что ты там в бреду нёс. Сам, поди, и поверил в это.
– Так, наверное, и было… – растерянно произнёс Ладвиг. – Извините…
– Бывает. – Миролюбиво улыбнулся пожилой егерь. – Поторопись, с обедом. Скоро у другой смены наступит время приёма пищи.
Пройдя несколько шагов, сержант оглянулся:
– Не подскажете, где найти тех двоих… как вы их назвали? Буйных ребятишек?
– На том свете, парень. Через несколько дней после того, как их из карцера выпустили, оба умом тронулись вместе с ещё одним постояльцем. Затеяли они серьёзную потасовку с охраной периметра, а те шуток не понимают, вот и перебили всех троих.
Обеденный зал оказался светлым просторным помещением с высоким потолком, но без привычного вида окон, располагавшихся под самой крышей, из-за чего, проникавший внутрь солнечный свет рассеивался и на уровне человеческого роста глаза уже не слепил. Ладвиг успел привыкнуть к тёмной камере и слабоосвещённым коридорам, и в первый момент поразился, насколько светло в обеденном зале. Первым, что он увидел, были длинные столы, за которыми с двух сторон сидели люди.
– Чего встал? – Раздался недовольный голос с противоположного конца обеденного запомещения. – Тащи сюда свою задницу!
– Первый раз человек пришёл. Не видно, что ли? – Гнусаво произнёс сидевший ближе всех к выходу мужчина и, взглянув на Ладвига, добавил: – Эй, новенький, здесь не ресторан, еду никто не принесёт!
Сержант кивнул и направился к некоему подобию барной стойки, где хозяйничал человек в белом поварском фартуке.
– Какая камера? – Спросил он тем же недовольным голосом.
– Тёмная и неуютная. – Ответил Ладвиг. – Мне там не понравилось.
Обедавшие постояльцы дружно захохотали, а лоснившееся от пота лицо повара начало покрываться багровыми пятнами.
– Шутник, или придуриваешься? – Процедил он сквозь зубы. – Отвечай, какой номер у камеры, в которую тебя поселили?
– Тридцать восемь, – не очень уверенно произнёс сержант, – кажется.
– А то ты не знаешь, Тунор, что с нашей половины, только тридцать восьмая до сегодняшнего дня и пустовала! – Послышалось со стороны выхода из обеденного зала. – Корми новенького, а то время заканчивается!
– Заткнись, Роалд! – Брызгая слюной, взвизгнул повар. – Как ты мне надоел! Обойдусь без твоих дурацких советов!
Тунор сердито посмотрел на Ладвига, с грохотом поставил на стойку глубокую миску и стал наполнять её наваристой мясной похлёбкой.
– Лопай, шутник. Хлеб вон там возьмёшь.
– Сколько кусков брать? – Спросил сержант, глядя на крупно нарезанные ломти. – Я пока не знаком с местными правилами.
– Сколько в тебя поместится, столько и бери. – Повар выставил на стойку наполненную пивом кружку средних размеров. – Сразу предупреждаю: больше одной кружки не положено. Понял? Чтоб не ходил и не клянчил. Всё равно не налью!
– Монастырское? – Поинтересовался Ладвиг, кивком указав на пиво.
– Да ты, действительно, шутник. Суп сначала отнеси. – Посоветовал Тунор, видя, что сержант увидел свободное место за одним из столов и уже собрался идти туда вместе с кружкой. – Пиво без присмотра я тебе не советую оставлять.
«Знатная стряпня, – восхитился сержант, уплетая густую похлёбку, – теперь я начинаю верить, что это не тюрьма. Заключённых никто не стал бы так кормить».
Сидевший напротив Ладвига постоялец отставил в сторону пустую миску и сыто рыгнул.
– Слышь, новичок, – сказал он, ковыряя в зубах длинным ногтем на мизинце левой руки, – говорят, у начальства есть комната, куда они нескольких шлюх поселили. Ходят к ним по очереди развлекаться. Ничего про это дело не слышал?
– Нет.
– Люди рассказывали, что по ночам откуда-то сверху женский смех доносится, – с мечтательными интонациями в голосе произнёс постоялец. – Давно я не слышал этой сладкой музыки…
– Почему сверху? – Из вежливости поинтересовался Ладвиг, принимаясь за пиво.
– Все помещения для начальства находятся под самой крышей. Вход туда только через комнату отдыха охранников. У тебя какой номер камеры?
– Тридцать восемь.
– Далековато. – Разочарованно вздохнул собеседник. – По моим прикидкам, из восемнадцатой камеры лучше всего должно быть слышно. Жаль, что там Айдж живёт. Глуховат он… У тебя со слухом как? Нормально?
– Наверное, – усмехнулся сержант. – Когда нёс службу в Энгельбруке, бывало, за полсотни шагов слышал, как часовые на посту тихонько посапывают.
– Тогда навостри уши, новичок. Если что услышишь – скажи мне. Я в долгу не останусь, найду, чем отблагодарить хорошего товарища.